Таким вот образом наш герой и вступил в городок Менг –сжегши за собой все мосты подобно герою древнегреческой (или древнеримской,быть может, д’Артаньян не силен был в подобных ученых материях) мифологии, сдесятью экю в кармане и отцовской шпагой на боку, не покидавшей еще ножен завремя путешествия. За его спиной горожане ухмылялись во весь рот – но передсобой д’Артаньян видел лишь деланно-постные физиономии, ибо осторожность бралаверх над веселостью повсюду, куда бы ни направлял юноша своего заслуженногоРосинанта. И все же, будучи человеком неглупым, он прекрасно понимал, какоевпечатление производит его мерин. Он охотнее всего миновал бы Менг безостановок и направился прямиком в Париж, где рассчитывал избавиться, наконец,от желтого Буцефала (вопреки отцовским напутствиям никогда не продавать славногобоевого коня и дать ему в почете и холе умереть от старости), но хорошопонимал, что четвероногому старцу требуется отдых.

Призывно распахнутые ворота гостиницы «Вольный мельник» былисовсем близко, но физиономии праздно торчавших здесь же слуг и горожан показалисьд’Артаньяну чересчур уж невозмутимыми – и он твердо решил проехать мимо всторону другого постоялого двора, расположенного, как он уже знал, на выезде изгородка.

Однако именно тогда произошло одно из тех малозначительныхна первый взгляд событий, которые, тем не менее, способны оказывать на людскиесудьбы (и даже судьбы династий и держав) поразительнейшее влияние…

Согласно тогдашней архитектурной моде, здание было окруженооткрытыми галереями на испанский манер, и на первом этаже, положив узкую ладоньна резную балясину потемневших от времени перил, стояла молодая женщина детдвадцати – двадцати двух, чья красота была совершенно необычна для южныхпровинций Франции, где д’Артаньян прожил безвыездно всю свою сознательнуюжизнь…

Это была, безусловно, знатная дама, чуть бледная, соcпускавшимися до плеч длинными светлыми локонами, большими голубыми глазами ирозовыми губками, прекрасная, как пламя.

Юный возраст д’Артаньяна делал его крайне чувствительным ковсем женщинам, лишь бы они были молоды и красивы. Это обстоятельство, равно каки необычная для Гаскони красота незнакомки, послужило причиной того, что юношамоментально натянул поводья. Ни хозяин, ни конюх не озаботились тем, чтобыподержать стремя приезжего cтоль незначительного вида, – а своегособственного слуги у д’Артаньяна, разумеется, не было (вообще никогда в жизни).И потому он покинул седло самым будничным образом, попросту самостоятельноспрыгнув на пыльную землю. Тогда только его соизволил заметить сонный конюх – иповел мерина в конюшню со скоростью, которую оценила бы любая меланхолическаячерепаха. Хозяин гостиницы, правда, держался несколько живее, как и былоположено человеку его ремесла, вынужденного расточать комплименты всякомупроезжему, даже столь непрезентабельному на вид, – дело в том, чтод’Артаньян, впервые выбравшийся в большой свет, с трактирщиками, тем не менее,был знаком (эта порода во множестве встречается и в Гаскони), а потому с самогоначала, словно бы невзначай, потряхивал своим кошельком с таким видом, словно тамвместо жалкого десятка экю звенела пригоршня полновесных золотых луидоров илидвойных испанских пистолей.

Звон этот, несомненно, был для хозяина гостиницы сладчайшейна свете музыкой, – а потому юному гасконцу незамедлительно былипредложены лучшая в Европе комната и лучший в мире обед. Первое оннезамедлительно отклонил, опасаясь нанести урон своим скудным средствам, авторое охотно принял и в ожидании обеда занял место на галерее в несколькихшагах от очаровательной незнакомки, не обратившей на него, увы, особенноговнимания. Д’Артаньян, хоть и происходивший из глухой провинции, все же былобучен азам этикета и был не настолько неотесан, чтобы откровенно таращиться нанезнакомую даму, без сомнения, принадлежавшую к аристократическим кругам.Однако он, не чуравшийся охотничьих забав, как истый гасконец, умел и краешкомглаза наблюдать за тем, что происходило поблизости, – умение для охотниканебесполезное. Его первоначальные впечатления подтвердились полностью – молодаядама была еще прекраснее, нежели казалось на первый взгляд, и при мысли, чточерез каких-то пару часов их пути бесповоротно разойдутся, юный гасконец ощущалмучительную сердечную тоску. Его воображение, в родной Гаскони делавшеед’Артаньяна опасным как для смазливых горничных, так порою и для их благородныххозяек, разыгралось невероятным образом, рисуя вовсе уж несообразные с унылойдействительностью картины…

Плохо только, что действительность порою невероятно уныла.Д’Артаньян осознал это, когда в ворота «Вольного мельника» влетел всадник навеликолепном испанском жеребце, при виде которого молодая красавица сделаланепроизвольное движение, подавшись к самым перилам. Без сомнения, именно этогодворянина она и ждала.

Это, конечно же, был дворянин – человек лет около тридцати,с черными проницательными глазами, бледным лицом, крупным носом и черными,тщательно подстриженными усами, на вид решительный и опасный. Какнедоброжелателен ни был к нему д’Артаньян с первой же минуты, он вынужден былпризнать, что незнакомца не портит даже шрам на левом виске, напоминавшийстарый рубец от пули.

Незнакомец спрыгнул с коня, небрежно отвернувшись отблагородного животного с таким видом, словно не сомневался, что о неммоментально позаботятся. Так и произошло: стряхнув сонную одурь, к конюбросились конюхи и слуги, спеша подхватить повод. Черноволосый дворянин, хотя иодетый в простой дорожный костюм и запыленные ботфорты, сразу производилвпечатление человека, привыкшего требовать от окружающих внимания и почтения.Д’Артаньян отчаянно ему позавидовал – и охотно проткнул бы шпагой насквозь,имейся к тому хоть крохотный повод…

Позванивая шпорами, незнакомец направился прямиком кбелокурой даме, торопливо раскланялся и произнес по-испански:

– Тысяча извинений, миледи. Непредвиденная задержка надороге.

– У вас кровь на рукаве, Рошфор. Вы что, опять кого-тоубили? – произнесла молодая дама мелодично и насмешливо.

– Не считайте меня чудовищем, право… Я не старалсяникого убивать. Но полежать в постели кое-кому придется. Что поделать, не былодругого выхода… Они все-таки ждали на Божансийской дороге, и это была неслучайная стычка…

– Значит, вы полагаете, что ваш разговор… –произнесла молодая дама, став серьезной.

– Безусловно.

Молча слушавший их д’Артаньян принял решение: коли уж небыло повода блеснуть шпагой, всегда оставалась возможность блеснуть истиннодворянским благородством…

– Прошу прощения, господа, – сказал он решительно,двумя шагами преодолев разделявшее их расстояние. – Так уж случилось, чтоя знаю по-испански, как всякий почти гасконец. У меня нет намеренийподслушивать чужие разговоры, но я считаю своим долгом предупредить, чтопонимаю каждое слово, на тот случай, если ваша беседа совершенно непредназначена для чужих ушей…

Красавица, которую незнакомец называл «миледи», наконец-товзглянула на него с любопытством и интересом. Ее голубые глаза были огромными ибездонными, и в сердце юного гасконца вспыхнул сущий пожар. С неудовольствиемчуя собственную остолбенелость, он поторопился добавить, обращаясь ужеисключительно к незнакомцу: